На 85-м году ушел из жизни Булат Аюханов – народный артист Казахстана, однокашник и близкий друг легендарного Рудольфа Нуреева
Булат Аюханов – сын репрессированного отца, которого никогда не видел. Настоящая его фамилия должна была быть Куватов, но он носил фамилию матери, в графе «отец» стоял прочерк. О том, что его отца, второго секретаря Семипалатинского крайкома партии, репрессировали, сын, рожденный уже без него, узнал только в 10-м классе. От него скрывали, что они – семья врага народа.
Основав и возглавив в 1967 году «Молодой балет Алма-Аты» (сейчас – Государственный академический театр танца РК), он работал там до последнего дня своей жизни. За два года до смерти Булат Аюханов сделал невозможное – поставил балет-оперу «Аида», фактически уже не имея здоровья: из-за травмы тазобедренного сустава передвигался с трудом.
«Плисецкая танцевала почти до последнего, но это не ориентир для меня, у меня танцует душа, и, если бы не хромал, не вышел бы, а выскочил на сцену, – говорил артист. – Последний раз я танцевал 14 февраля 2019 года в «Пиковой даме» – в роли старой графини. А Плисецкой на склоне лет создали такой репертуар, в котором она и стала восприниматься. Так произошло, потому что она личность, ее мир – это целая планета. Глядя на нее, я говорил себе: «Эй, мужик! Не сдавайся». Когда читал ее книгу «Я – Майя Плисецкая», то был в ужасе! Сколько она пережила, выстрадала!..
Почему я создал именно балет-оперу? Потому что меня воспитала оперная симфоническая музыка. Я с детства знал все классические оперы наизусть. «Пиковая дама», «Евгений Онегин», «Трубадур», «Травиата», «Аида», «Севильский цирюльник»… Чайковский, Верди, Бизе… Когда учился в ГИТИСе (1959–1964), на сцене Дворца съездов выступал театр «Ла Скала». Я не пожалел последних денег, чтобы посмотреть всех его звезд.
Опера – это проверенное академическое качество. Я благодарен опере за то, что она познакомила меня с классической музыкой. До, ре, ми, фа, соль, ля, си – это не просто ноты, это тональности и рисунки музыки, если бы я знал ее теорию, сам бы писал балеты.
Говорят, что классика умерла. Да ничего подобного! Она будет царить, пока есть такие, как я. Поэтому я и восстанавливаю статус «Аиды». Такой жанр, как балетная опера, – это другой ключ к пониманию образа, благодаря ей я вернул зрителей в концертные залы. Я боялся браться за «Аиду», она долго лежала у меня в душе. Но я железный Аюханов, если поставлю задачу, то должен сделать. Причем со знаком плюс.
Художник, даже постаревший, не может разрываться между бешбармаком, пловом и балетом. Что-то должно быть одно. Я выбрал балет, но нервничал: а вдруг не получится? Но потом проснулась ярость: как это, у меня – и не получится?!»
По словам мэтра, он в своих балетных постановках реанимировал амбиции молодости.
«Когда был студентом, не полностью использовал заложенные во мне резервы, – признавался артист. – Видите, у меня запонки – серп и молот. Это в честь балета «Серп и молот», где есть партии Сталина, Карла Маркса, Ленина, где я сам танцевал некоторые партии. Теперь ставлю маленькие концертные номера, испытанные коллективом за 50 лет. Например, сюиту на музыку Клода Дебюсси хочу поставить…
Для меня балет – это бальзам, а постановка – возможность показать то, что умею. А умею я много такого, чего не умеет никто. Это моя нескромность, но я постпред народной массы. Я сверкаю при свете солнца и даже луны, потому что никому не завидую. Сегодняшние герои вокального и балетного фронта убеждают меня не стареть быстро. Оперная и симфоническая музыка меня заряжает».
Вспоминая своего друга юности, легендарного Рудольфа Нуреева, с которым он учился в Ленинградском балетном училище им. А. Вагановой, артист утверждал:
«Думаю, мы достигли одинаковых результатов, потому что у меня показательный коллектив, который объездил весь мир, знакомя его с уникальным казахским классическим репертуаром. Но я, в отличие от него, никогда не смог бы все бросить и уехать. Во-первых, мне с детства внушали, что чем труднее, тем лучше. Во-вторых, ну что с того, что я поехал бы за рубеж? Ну денег бы заработал, купил бы Эйфелеву башню, Темзу, неделю пробыл бы в эйфории. А дальше что? Здесь люди со мной здороваются на улицах, мне кажется, что от меня что-то зависит…
У нас с Нуреем (я его называл так) одинакового было мало. Он в марте родился, а я – в сентябре. Я его таскал на оперу, он меня – на симфонические концерты. Он был жадный, а я – нет. Насчет последнего: лучше жить сегодняшним днем. Все, что Нуреев заработал своим искусством, – разворовано. Весь антиквариат, который имелся в парижской квартире, пошел с молотка на аукционах. Это говорит о том, что популярность – опасное сиденье, оно не запасное».
Булат Аюханов – сын репрессированного отца, которого никогда не видел. Настоящая его фамилия должна была быть Куватов, но он носил фамилию матери, в графе «отец» стоял прочерк. О том, что его отца, второго секретаря Семипалатинского крайкома партии, репрессировали, сын, рожденный уже без него, узнал только в 10-м классе. От него скрывали, что они – семья врага народа.
«Но если я враг, то кто же тогда друг? Я ведь, как человек благодарный, все время боялся подвести государство», – говорил артист.
И это абсолютная правда. Когда Булат Аюханов окончил ГИТИС, для него в Казахстане не оказалось места балетмейстера. Вынужден был уехать в Харьков, труппа ему понравилась, но мать убедила, чтобы он позвонил министру культуры Ляйле Галимжановой. Та, назвав его достоянием республики, настояла, чтобы ему доверили художественное руководство Алматинским балетным училищем.
Одновременно он числился в Театре оперы и балета им. Абая артистом балета с правом ставить спектакли. Однако там, что называется, не срослось, и он решил создать свой коллектив. Так при «Казахконцерте» появился «Молодой балет Алма-Аты». В 1975 году коллектив стал ансамблем классического танца, в 2003-м – Государственным академическим театром танца РК…
Запомнились и такие слова Булата Аюханова: «Я себя считаю ростком той земли, где родился, и пусть это прозвучит нескромно, но без меня здесь будет просто очень скучно…»
Источник: kazpravda.kz