Если в социальных сетях пользователи спорят о войне в Украине, кто-то сразу вспоминает, как «НАТО бомбило Югославию», другие говорят, что было невозможно избежать этой войны, а правды о ней все равно никто не знает, а третьи задают вопросы в духе «где вы были восемь лет, пока гибли люди в Донбассе».
Фото: РИА Новости
О том, какими фразами некоторые люди пытаются оправдать вторжение России в Украину и откуда эти фразы берутся, BBC поговорила с социальным антропологом Александрой Архиповой.
BBC: Почему вы решили изучить аргументы, которые люди используют, чтобы как-то рационализировать войну в Украине? В своем посте вы называете их оправдательно-защитными клише.
Александра Архипова: Люди не просто разговаривают об окружающем мире и своем отношении к нему – они создают свой собственный мир. Именно поэтому сейчас в речи людей, что устной, что в сети, появляется такое количество одинаковых фраз. Мы называем их клише – например, «не все так однозначно».
Повторение этих клише позволяет создать ощущение, что есть много людей, думающих одинаковым образом. И когда люди хотят примкнуть к большинству (а это особенность человека – мы все очень хотим ощущать себя частью группы), они начинают использовать в своей речи клише, которыми, по их ощущению, разговаривает большинство. При этом, конечно, носитель языка может не ощущать эти фразы собственно, как клише.
Поэтому мы с моей коллегой из Америки Гульназ Шарафутдиновой собрали словарик клише из российских разговоров о войне, которые многократно повторяются – не меньше тысячи раз. Остальные мы отбрасываем как нерелевантные – не считаем их клише.
Сейчас я не говорю о клише, которые выражают антивоенную позицию – таких тоже много. Например, несмотря на все репрессии и преследования по статье [20.3.3 КоАП РФ], количество людей, которые пишут в российских соцсетях «нет войне» и «я против войны», необычно велико. В нашей работе мы собираем клише, которые как бы защищают или оправдывают сам факт войны. Как бы ни омерзительно это звучало, нам важно понять, как создается оправдательный "русский речевой мир".
BBC: Как устроен ваш поиск?
А.А.: Мы находим какое-то количество утверждений, потом мы смотрим, какие фразы повторяются, потом я буквально запускаю поиск по вариантам этой фразы. Например, «вам не жалко детей Донбасса?» Или другой вариант: «А детей Донбасса вам не жалко?»
Дальше я смотрю, сколько текстов приходится на такое клише, и уже оцениваю их популярность.
Мы с моей коллегой поделили эти клише на четыре основных блока. Есть блок, который мы называем условно «А в Америке черных линчуют». Туда входят такие высказывания, как «а войну развязал Байден», «Америка бомбила Югославию», «Мариуполь находится в подлетном времени ракет НАТО», «если бы не мы, жертв войны было бы больше», «а где вы были восемь лет?»
Наш язык – это наш главный предатель. Он выдает наши основные установки. И из этих клише следует, что основным врагом считается Америка, а вовсе не Украина. Это частично снимает дикий парадокс, согласно которому, с одной стороны, многие россияне поддерживают войну, «спецоперацию» в Украине, а с другой стороны считают украинцев братским народом.
BBC: Такую аргументацию еще часто называют «вотэбаутизмом» (от английского what about…?, «какнасчетизм», риторический прием, нацеленный на отвлечение внимания от неприятного вопроса путем критики оппонента). Это популярный инструмент российской пропаганды: например, Владимир Путин, когда его спрашивают про пытки в тюрьмах в России, говорит, что «в других странах проблем не меньше». Почему эта аргументация так распространена в российской культуре?
А.А.: Потому что гораздо проще указать на врага, чем объяснить собственные действия. Это мобилизует, это прием, который снимает с тебя ответственность и демонизирует врага. В некотором смысле это риторика маленького ребенка.
Когда ребенка спрашивают, почему он ударил Петю, он говорит: «А Петя первый начал». «Почему ты воровал в детском саду?» – «Потому что все воруют».
Когда ребенок не готов рассуждать о собственной ответственности за происходящее, он ссылается на такое текущее положение дел, в котором есть сильные, которые поступают так же, и он с ними солидарен.
Так и здесь: в ответ на любой вопрос нам указывают на то, что где-то еще хуже.
BBC: Какие еще блоки вы выделили с коллегой?
А.А.: Следующий блок – это «My country, right or wrong» (Это моя страна, права она или нет). «Я оправдываю Россию, неважно что она сделает». Сюда относятся цитаты актера Сергея Бодрова о том, что «во время войны нельзя плохо говорить о своих», это «своих не бросаем», «Россия не начинает войны, а их заканчивает», «Россия всегда всех спасает», «нас просто исторически не любят».
Это высказывания, в которых мы либо идеализируем Россию, либо признаем, что проблемы есть, но мы обязаны быть верноподданными.
Третью группу я называю «Я человек маленький». Это аргументы в духе «от нас требуется сидеть тихо», «а что мы можем сделать», «мы люди маленькие, там знают, что делать», «наверху ведь не дураки сидят, они знают, что говорят», «от нас ничего не зависит».
BBC: Почему клише такого типа так распространены?
А.А.: Россия очень аполитична, и она стала таковой в результате осознанного процесса по поддержанию политической «выученной беспомощности». У нас сделано все, чтобы человек не совершал никаких активных политических действий – и желательно даже на выборы не ходил, а лучше ездил на дачу вместо них. В ситуации войны эту позицию невмешательства (а что мы можем сделать?) надо как-то оправдать. И позиция невмешательства оправдывается через занижение собственной важности и уничтожения субъектности, если хотите: «мы – люди маленькие».
То есть позицию можно выразить, ссылаясь на мессианскую роль России и априори враждебный Запад, когда человек говорит: «Нас просто исторически не любят, на нас завтра нападет Байден» (это агрессивные клише). А можно, наоборот, преуменьшить свое влияние и изобразить себя как существо, которое не может ни на что повлиять, и таким образом снимает с себя вину. Вину за то, что бомбят Мариуполь, за убийства в Буче. Ведь он «не может ни на что повлиять».
BBC: Что относится к четвертой группе клише, которую вы выделили?
А.А.: Четвертую группу я называю «Постправда» или «Отрицание фактов». Сюда относятся аргументы в духе «никто не знает всей правды», «время покажет, кто был прав», «история все расставит по своим местам», «они бомбят сами себя» и прочее.
BBC: Почему клише, о которых мы говорим, вообще формируются и так привлекательны для многих людей сейчас?
А.А.: Общий эффект, о котором мы сейчас говорим, называется collective avoidance – коллективное избегание. Он широко известен. Коллективное избегание происходит в ситуации, когда люди сталкиваются с информацией, которая грозит разрушить единство группы.
Я сейчас прочитала увлекательное исследование, предельно далекое от России. Представьте себе: маленькая норвежская деревушка, в которую раньше все ездили кататься на лыжах, коньках, чтобы восхищаться холодной норвежской зимой. Но вот наступает глобальное потепление. Много зим подряд снега нет или почти нет, лед почти не образуется. При этом вся деревня хором отрицает глобальное потепление.
Причем, когда с жителями разговариваешь, они нехотя признают, что снега нет и очень тепло. Но факт глобального потепления и что это некоторый экологический процесс, который идет уже давно, они отрицают. Некоторые из них склоняются к идее, что это заговор.
Почему? Это происходит из-за того, что вся идентичность этой деревни построена на том, какие они крутые, как они здорово переживали тяжелые норвежские зимы, как они в детстве страдали, очищая дома от снега, как они мерзли, когда ходили в школу. И для них признание факта глобального потепления означает, что фактора, который способен их объединить, больше не будет, и они как группа развалятся. Поэтому они всячески этот факт отрицают.
В нашем случае само признание факта войны – не просто каких-то точечных ударов, а масштабных наземных операций, в которых убивают не каких-то отдельных боевиков, а массово убивают гражданских – угрожает некоторой целостности российского общества. Поэтому российское общество максимально с этим сражается, как может.
BBC: А почему против этого «коллективного избегания», о котором вы говорите, не сработали все те установки, с которыми росли поколения: «миру мир», «лишь бы не было войны», «война это самое страшное, что может быть?»
А.А.: В России действительно очень силен страх войны. Это даже всеми проклинаемые соцопросы показывают – того же ВЦИОМа или «Левада-центра».
Но война в российском представлении – это то, что приходит к тебе на порог. Это когда твой отец отправляется сражаться, когда в дом приходят чужие солдаты, когда избу сжигают, когда дети под угрозой, когда наступает голод. Вот это война.
И сейчас люди принимают для себя комфортную позицию, которую им рассказывает официальная российская точка зрения, и поддерживают клише, о которых мы с вами говорим.
При этом если их родственники, друзья, дети посылают им фотографии разбомбленных домов, фотографии из Бучи, то принятие этого факта войдет в противоречие с тем, что говорят с голубых экранов телевизоров. А в этом случае возникает большая угроза когнитивного диссонанса.
Человек в принципе стремится к конформности. Она – нечто противоположное когнитивному диссонансу. Когнитивный диссонанс блокирует твое поведение, ты не знаешь, куда бежать и что делать, потому что у тебя в голове есть две сильно противоречащих друг другу картины мира. И ты не знаешь, как себя вести.
Поэтому мозг человека готов сделать все, чтобы этого диссонанса избежать. Особенно мозг конформного человека – а российское население в целом очень конформно.
В результате мозг отталкивает неудобную информацию – например, о том, что в Украине реально убивают людей. Может быть и обратная ситуация: человек полностью погружается в происходящую в Украине войну, и любые факты о милосердии он будет отталкивать.
